Он приехал в Лондон, вздохнул воздухом свободы. Голова закружилась и он восстал. Против своих судилкиных и следаковых. Раньше он уже восставал против банкротства ЮКОСа. Обанкротили. Владельцев посадили. Он был не виноват, это не он носит мантию, как орехи колет людские судьбы деревянным судейским молотком. Он только хмурится, бросает сердитые взгляды. Ловит его желания, понимает и исполняет опричное войско.Он же чист. Он живёт в другом, высоком мире. Там, где лихо бросают через бедро и делают задние подножки весёлые дзюдоисты, где скачут с бревна на брусья изящные гимнастки, среди улыбок мировых лидеров. Но иной раз ему приходится экстремально спускаться с сияющих вершин в долины обычной человеческой жизни. Дым пожаров, грохот наводнений, жужжащие как осы надоедливые журналисты заставляют.Поэтому он второй раз после ЮКОСа восстал. Теперь за Pussy Riot: «… не думаю, что их надо так уже строго судить за это». Но они сидят пять месяцев. И будут сидеть до Нового года. Они посажены его людьми. Они уже им наказаны. Но он об этом «не думает». Он рассуждает про другое, его мысли текут к Средиземному морю: «… если бы девушки были бы, скажем, в Израиле и осквернили бы что-то в Израиле (вы, наверное, многие знаете, что там есть довольно крепкие ребята), так бы просто им оттуда не уехать». Но в Израиле нет Чурова, нет Путина, нет Патриарха Кирилла, нет воровства голосов на выборах. Там незачем осквернять произнесением этих имён дома божьи. Он, словно клекочущая «птица, кружась в лазурной высоте»: «Или бы поехали на Кавказ (далеко ехать не надо), зашли, осквернили бы какую-нибудь святыню мусульманскую – мы бы даже не успели взять их под охрану». Здесь свистнуто изрядно, человеком понимающим толк в плотной охране, в пустых улицах в день его ленного восхода на небосклон. Но разве он «мусульманская святыня»? Зачем ради него идти в мечеть? Он возвращается в Россию. Он летит в Москву. Свобода позади. Впереди подпираемые спинами лицемеров кремлёвские палаты. Его восстание закончено. Он снова спокоен. Наедине с самим собой и для себя. Он сделал всё, что мог.