ОППОЗИЦИЯ И ВЛАСТЬ: ВОЗМОЖЕН ЛИ ДИАЛОГ?

Предстоящее 10 декабря заседание Государственной думы с участием непарламентских партий вновь актуализировало проблему взаимодействия власти и оппозиции в современной России. В условиях ограниченной политической конкуренции сам факт согласия оппозиционных политиков, лишенных думской трибуны, выступать в стенах «управляемого» парламента некоторыми наблюдателями был воспринят неоднозначно. Причины негативного отношения к подобным событиям стоит искать не в вопросах рациональной стратегии и тактики политической борьбы, а скорее в особенностях политической культуры, которая не вполне предусматривает процесс переговоров в достижении политических целей.Одним из элементов политической культуры, наряду с социальной онтологией и ценностными системами, являются практики, выступающие в качестве повторяющихся линий поведения в политике. В данном случае, речь идет об устоявшихся стратегиях власти и оппозиции по отношению друг к другу: либо конфликтных (бойкоты, радикальные протесты, репрессии), либо компромиссных (переговоры).Конечно, практики не формируются мгновенно. Отсутствие исторических примеров и институтов, в рамках которых оппозиция и правящая элита могут взаимодействовать, создает возможности для переворотов и революций, и наоборот снижает вероятность конструктивного сотрудничества. Процесс становления переговорных институтов в нашей стране шел неупорядоченно. В российской политической истории разрешение конфликтов в большинстве случаев происходило по принципу «победитель получает все», что оказывало решающее воздействие на институциональную конфигурацию. В силу этого, оппозиция часто отказывалась выполнять функцию посредника между обществом и государством. Вместо того чтобы быть буфером, который помогает избежать стихии народного бунта, оппозиция его часто провоцировала и возглавляла.В тоже время, дискуссия между лидерами кадетов В. Маклаковым и П. Милюковым о возможностях сотрудничества и конфронтации с властью, начатая после провозглашения «манифеста 17 октября 1905 года» и продолжающаяся в среде российских либералов сегодня, демонстрирует, что политические условия и институты очень медленно изменяют политическую культуру. Однако в любом случае, она трансформируется в процессе адаптации к этим условиям. Так, повсеместное внедрение в ХХ веке парламентских структур во многих странах существенно снизило использование революционных механизмов смены власти и создало культуру переговоров, сотрудничества и компромисса. Дипломатия, построенная на переговорах, также влияет на мирное разрешение значительного числа политических конфликтов и делает международную систему более устойчивой и предсказуемой. В широком смысле политические переговоры стали важнейшим элементом современной технологии власти, именуемой «soft power» в противовес традиционной «hard power», основанной на конфликте и принуждении.Процедуры согласования и обмена мнениями являются необходимыми, когда властная структура включает в себя группы с разными позициями. Речь идет не только о многосоставных обществах (Индия, Бельгия, Нидерланды), демократия в которых немыслима без переговоров между его сегментами, но и в целом о демократии как политическом режиме, который представляет собой институализированную сеть переговоров, используемых для разрешения конфликтов между различными политическими силами.Переговоры играют важную роль в процессе перехода к демократии. Внедрение эффективно работающих демократических практик и институтов, принимаемых большинством граждан, происходит путем переговоров и компромисса между различными политическими акторами, выражающими интересы различных слоев общества. В России же институциональная структура сформирована по принципу «игры с нулевой суммой», поэтому демократические структуры оказались неработоспособными и не стали образцом и стимулом для защиты гражданами своих прав и интересов, выражения позиции и участия в общественно-политической жизни. Именно переговоры способствуют достижению согласия, облегчая процесс принятия политических решений. Отсутствие диалога между сторонами приводит к искаженному представлению друг о друге, происходит переоценка или недооценка реального потенциала, в конечном счете, демонизация противника. Российская политическая элита, вероятно, понимает, что ей необходимо время от времени прислушиваться к обществу и учитывать интересы других политических сил. В противном случае, абсолютное игнорирование других мнений увеличивает конфликты, приводящие к кризису легитимности власти и революциям. Сегодняшний обмен информацией и учет требований заключается в периодических встречах представителей парламентских и непарламентских партий с высшим руководством страны, полпредами президента или губернаторами, происходящих и в открытом, и закрытом режимах. Подобные встречи часто рассматриваются отечественными политическими аналитиками и оппозиционными политиками, не включенными в процесс переговоров, как прямое управление партиями из Кремля. Зачастую, СМИ и эксперты, не зная сути обсуждаемых тем, пытаются оценивать конфигурацию распределения властных ресурсов только по принципу «кто с кем встречался». При этом абсолютно не учитываются такие важные результаты, как обмен мнениями и попытка получить альтернативный взгляд на те или иные процессы. Проблема заключается в том, что инициировать такие переговоры имеет прерогативу пока только Кремль.Тем не менее, несмотря на периодические консультации президента с представителями оппозиции, переговорные практики и поиск точек соприкосновения слабо распространены в российской политике. Традиционный для России онтологический дуализм транслируется на формы политической деятельности и задает общие параметры поведения, что проявляется в позиционировании власти и оппозиции как антагонистических структур. Правящая элита воспринимает оппозицию в качестве разрушительной «пятой колонны» и «людей, навсегда потерянных для партнерства» (см. интервью В.Суркова в газете «Комсомольская правда» от 28.09.2005). Данная идея постоянно педалируется различными прокремлевскими молодежными организациями, насаждающими мысль о том, что общество делится на «наших», т.е. «патриотов, желающих величия России» и «ненаших», а следовательно – «врагов, ненавидящих страну и мечтающих ее разрушить».У неправящей элиты подобная онтология проявляется в том, что можно назвать «феноменом оппозиционности». Непрекращающееся выяснение отношений между российскими политическими силами о том, кто из них более оппозиционен, а кто менее, кто является «настоящей» оппозицией, а кто «карманной», – превращает оппозиционность из рациональной стратегии акторов в самостоятельную идеологию. Нередко, при создании новой партии, подразумевается, что она всегда будет выражать несогласие с властью, а не претендовать на ее замещение в перспективе. Такая характеристика оказывает принципиальное влияние на последующую политическую деятельность. Разделять доктрину «оппозиционности» для ряда политических сил иногда значительно более важно, чем выдвигать альтернативные стратегические программы и участвовать в замещении должностей в структурах власти. Причиной такого явления является восприятие власти в России как моносубъектной единицы (в отличие от большинства развитых стран, в которых она многосубъектна). Даже избиратели, следуя этой логике, выражают, прежде всего, свое отношение к курсу президента и правительства, то есть различную степень лояльности или оппозиционности, а не поддержку программам политических партий (см. Исследование ЦПТ «Российская партийная система: нынешнее состояние и перспективы развития», 2005). Следовательно, оппонент у оппозиции всегда один, а тот, кто ведет переговоры ним, воспринимается как вступающий в сговор с «преступной властью», а сам процесс переговоров как «соглашательство». Если мы рассматриваем ситуацию в этом ключе, то предполагается, что центр власти является единым монолитом в идеологическом и ценностном плане. Однако при более близком рассмотрении, ситуация оказывается сложнее. Даже при наличии единого сильного центра власти в Кремле, единство мнений и позиций в этом центре не всегда легко достижимо.Сильно поляризованная степень оппозиционности сегодня является главным препятствием к объединению партий и формированию устойчивых коалиций, а отнюдь не амбиции лидеров или идеологические разногласия, как кажется на первый взгляд.Рост радикализации политических сил во второй половине «нулевых» годов наглядно демонстрирует отсутствие стремления искать компромисс. Знаменитая фраза спикера Госдумы Б. Грызлова «парламент – не место для дискуссий» и частый отказ «партии власти» от участия в предвыборных дебатах – это не просто боязнь проиграть в споре, а нежелание воспринимать другую сторону как равноправных оппонентов или партнеров. Равнозначно, призывы к бойкоту выборов и какого-либо участия в совместных с властью структурах со стороны оппозиции – это не только демонстрация нежелания играть по правилам Кремля, но и отказ от переговоров, так как избирательная кампания и дискуссионные площадки представляют собой институционализированный обмен мнениями между представителями разнообразных социальных и политических групп.Безусловно, для возможности и успешности диалога необходим определенный уровень доверия. Человек не может с абсолютной точностью определить, как поведет себя его партнер в будущем, он может только предположить возможный алгоритм развития событий и поверить в его осуществимость. Соответственно, субъект доверяет другому субъекту, когда он может предсказать его действия. При этом и сам переговорный процесс повышает доверие между акторами, поскольку увеличивается предсказуемость их поведения по отношению друг к другу и институтам. Однако уровень институционального доверия в России крайне низок, а персональное недоверие между политическими лидерами существенно снижает вероятность проведения переговоров.Культура российских политических акторов, не предусматривающая компромиссов и переговоров, серьезно тормозит развитие демократических институтов и воспроизводит жесткие иерархизированные структуры, основанные на господстве и подчинении. В свою очередь, постоянное использование как властью, так и оппозицией конфликтных практик, приводит к непредсказуемости развития политического процесса, нагнетает обстановку до предела, за которым под вопрос ставится не только стабильность политической системы, но и существование государства.Иван Большаков – политолог, член Федерального совета партии «Яблоко»

Исходный текст